Заложница

...От удара падаю навзничь.
Комната переворачивается. Я слышу странный звук, как будто в голове лопнула туго натянутая струна.
«Встань, сука, встань!» – гремит кто-то невидимый....

Боли не чувствую, почему-то вообще ничего не чувствую, хотя глаза открыты и я вижу в окне темнеющее вечернее небо и голые ветки, складывающиеся в затейливый узор. Мне кажется: если вглядеться в этот узор, я что-то пойму… Но грубый мужской голос не дает этого сделать: «Я же сказал тебе, встань! Хуже будет!» И я, опираясь на руки, встаю. Сначала на колени, потом на дрожащие ноги, стараясь не смотреть туда, откуда летит злобная ругань:
— Тварь! Падаль! Мразь!
Я боюсь этого голоса. От его звуков душу пронзает леденящий ужас.
Сердце заходится в сумасшедшем беге, я задыхаюсь, но пытаюсь понять, кто Он? Не помню лица. Только страшный голос:
— Я убью тебя! Бывает неожиданная смерть. Всякий может умереть внезапно, даже молодая женщина! Оступилась, упала и сломала шею. А?! Бывает. Или осталась калекой! Калекой даже лучше. Сломаю тебе хребет, и будешь жить в инвалидном кресле! В моей власти! Только попробуй бежать — и я клянусь, я сделаю это!
Мое тело покрывается холодным потом. «Он это сделает!» — стучит в висках. То, что это правда, я ни на минуту не сомневаюсь. Мне не спастись. Я слышу, как он запирает дверь. Не убежать, не вырываться…

Но ведь я лежу не на полу, а в кровати. Вокруг только светлые пустые стены. Я убежала? Или нет? И где Он теперь?
Электрический шар под потолком резко вспыхивает. Я зажмуриваюсь. Слышу чьи-то шаги. Он?! Пальцы рук холодеют и начинают дрожать, я изо всех сил стараюсь задержать дыхание. Пусть думает, что я еще без сознания. Повисает тишина. Чуть-чуть приоткрываю веки. Надо мной кто-то склоняется. Это женщина. У нее доброе лицо. И вдруг вспышка озарения — я ее знаю!
— Тетя! — говорю я, стараясь услышать свой голос, но ничего не слышу. — Тетя! — снова напрягаю связки и чувствую пронзительную, отзывающуюся во всем теле боль.
— Деточка! — мне на лицо капают горячие слезы. — Очнулась, моя девочка.
Она берет мои холодные руки в свои теплые и сухие, и я проваливаюсь в гулкую пустоту.
...Ну, конечно, я дома. В родном южном городе. Тетя, мамина сестра, пришла в гости.
— Здравствуй, моя девочка, здравствуй, моя хозяюшка! — она берет мои маленькие ручки, и они полностью исчезают в ее больших и теплых ладонях. Я смеюсь задорно и весело.
— Ай! — восклицает тетя. — Ты испачкала мне платье!
И действительно, черный шелк припудрен белой мукой, осыпавшейся с моих рук, — мы с бабушкой печем пирожки.
Я бегу назад на кухню, где бабушка уже высаживает их на противень.
— Бабушка, приехала тетя! — кричу я звенящим от Радости голосом и хватая оставленный для меня кусочек теста, леплю из него довольно страшненькую закорючку.
— Как у тебя сегодня здорово получилось, — с серьезным видом хвалит бабушка. — Вот это ты и будешь есть.
— Это?! Ни за что!
И я несусь со всех ног в сад искать защиты у мамы. Нахожу ее на скамейке под грецким орехом, где она в холодке чистит фасоль. Налетаю на нее и начинаю обнимать и целовать:
— Мамочка, какая ты мягенькая! Как бабушкины пирожки!
— Господи, когда я уже найду тебе толстенького мужа, чтобы ты его тискала, а не меня! — смеется мама.
Все собираются за столом — мама, папа, бабушка, моя сестра и тетя. Мой пирожок лежит поверх всех остальных, как украшение. Его, конечно, никто не ест, но каждый считает своим долгом похвалить:
— Это наша девочка испекла? Ай, умница! Ай, молодец! Какая хозяйка будет!
Я краснею и фыркаю:
— Он маленький и невкусный.
Наверняка так и есть. Бабушкины все красивые и смазаны яичным соусом, а мой...
Мама нежно гладит меня по голове:
— Это ничего. Ты вырастешь большая, красивая. И пироги твои будут большие, вкусные и красивые.
— Мама... Где мама? — шепчу я.
— Что ты, девочка, — снова начинает плакать тетя. — Мама умерла. Мама давно умерла.
Темнота сгущается вокруг меня.
Мне недавно исполнилось восемнадцать. Я иду к маме в комнату. Открываю дверь. Темно, занавешены окна. Она полусидит в кровати с открытыми глазами.
— Мамочка, — окликаю я тихонько. — У тебя очень болит голова? Может быть, что-нибудь принести?
шевелится. Я не могу понять, слышит она меня или нет. На цыпочках приближаюсь к кровати. Шаг, еще шаг. Босые ноги неслышно ступают по вязаному ковру.
— Мамочка! — снова зову я.
Мама неподвижна. Мне кажется, она не дышит. Я в ужасе замираю. Но дотрагиваюсь до руки, чувствую тепло и начинаю ее целовать. Жива! Жива! У нее неизлечимая болезнь, ей очень больно, а я ничем не могу помочь! Мне тоже больно — за нее, за себя, за всех нас.
— Не надо меня обнимать, — слышу я тихий, как шелест, но такой родной голос, — я ухожу от вас.
Я начинаю дрожать.
— Бабушка! Бабулечка! — кричу, скатываясь вниз по лестнице. — Мама! Мама!..
Бабушка выбегает из кухни и, увидев мое перекошенное, залитое слезами лицо, начинает выть в голос и рвать на себе волосы. Так некоторые женщины реагируют на трагические моменты в жизни — колотятся головой о стену, избивают себя... Своеобразная, наследуемая из поколения в поколение потребность излить накопившиеся страдания... Я снова пугаюсь, забиваюсь под лестницу и закрываю голову руками.

— Лиза, позови врача! — кричит тетя, хватая меня за холодные трясущиеся руки. Вокруг начинают бегать люди. Внезапно все исчезают, и я вижу только испуганные лица тети и Лизы.
— За что, за что ей такие мучения? — всхлипывает тетя, комкая в руках белый платок.
— Зато она стала звездой, — с горечью говорит Лиза.
И тут яркой вспышкой приходит озарение. Я знаю, кто я! Я — певица! Я — Арабелла!

Словно маленькая девочка, я сижу на стуле, засунув руки под себя, и не поднимаю глаз. Смотрю на него украдкой. Он совсем не старый, хотя и на много лет меня старше. Симпатичный. В костюме, при галстуке. Меня приковывают к себе его руки. Белые, ухоженные, но при этом сильные, с крупными пальцами, очень мужские. На кисти возле манжеты белоснежной рубашки видны волоски. Руки мне кажутся удивительно красивыми.
— Ты меня стесняешься? — спрашивает он.
— Нет! — вспыхиваю я и тут же, пытаясь справиться с неловкостью, задаю первый пришедший в голову вопрос: «Где вы работаете?» Он смеется и говорит, что не по специальности, указанной в дипломе. Я сказала глупость, но почувствовала, что он не сердится.
— А для женщины главное быть такой милой, как ты.
Я с трудом скрываю улыбку. Он мне нравится.
Из-за шторки выглянула бабушка, и я, заметив ее взгляд, выпрямилась, вытащила руки и положила их на стол. И тут же засмущалась — красные, мятые, они неважно смотрелись на белой скатерти. «Какие красивые у тебя руки», — он провел по ним пальцами, и по мне словно пробежала электрическая искра. Я тут же спрятала руки обратно.
Это был второй визит Вадима в наш дом. А в первый раз он пришел тайно, чтобы меня увидеть, и тем самым обманул мою родню. Это было предупреждение об опасности, исходившей от этого человека, но никто из нас его не заметил. В то время к нам каждый день кто-нибудь приходил — родственники, соседи, знакомые и малознакомые люди. Они переступали порог, чтобы выразить соболезнования по поводу смерти моей матери, поддержать семью в трудную минуту. Стол всегда был накрыт, и за ним постоянно кто-то пил чай. Вадим пришел в компании приятелей отца, которые представили его как человека, намеревающегося
купить у нас старинные блюда. Мы ничего такого не продавали и не собирались. «Какие блюда?! — недоумевал отец. — Ну, есть у нас старинные блюда, но я же ничего не продаю!» Однако выяснять, что к чему было некогда. Да и ситуация не позволяла. Пришел человек, и ладно. Вадиму предложили чай, и он не отказался, нарушив святую традицию. Мужчина, который приходит в дом посмотреть на невесту, должен отказаться от чая и тем самым дать понять девушке и ее родственникам истинную причину своего появления. Но Вадим схитрил. Выяснила я это уже потом, после нашей свадьбы. Он недоумевал, почему я не запомнила его с первого раза. Говорил, что улыбнулась ему, когда он уходил. Может быть. Я со всеми была приветливой, только потенциальным женихам, ищущим встречи непосредственно со мной, жестко отказывала.
О сватовстве в наших местах договариваются только с родителями. Занимаются этим свахи. Информация о том, в каких семьях есть невесты, а в каких — женихи, передается из уст в уста. И если мужчина решает обзавестись семьей, ему достаточно сообщить о своем намерении свахе или хотя бы знакомым. И тотчас со всех сторон жениху начинают предлагать невест, описывать их достоинства, присылать фотографии. То же самое происходит и с девушками на выданье, когда им от восемнадцати до двадцати пяти лет. Если в этот период они не вышли замуж, позже это сделать гораздо сложнее.
У меня женихов всегда было много. Я училась в колледже, и бывало, настойчивые молодые люди вызывали меня с занятий, чтобы «поговорить». Но я воспитана была строго, при том что в доме царили полная идиллия и любовь. С раннего детства нашей с сестрой обязанностью было убирать дом, мыть посуду, гладить на всю семью. И это помимо уроков. Девочка все должна уметь. В том числе правильно вести себя с мужчинами. Я терпеливо объясняла молодым людям: «Разве вы не знаете, что так не принято? Вы сами прекрасно знаете, как нужно поступать». К тому же, когда мама умерла, я в течение года не хотела даже думать о замужестве.
Но примерно через два месяца после ее смерти меня вдруг позвала к себе бабушка. От отца она узнала, что один серьезный человек сильно влюбился в меня и хочет со мной познакомиться. Сама бабушка была его кандидатурой недовольна — Вадим был разведен, к тому же оставил жену с детьми. Но мужчина в наших краях, будь он разведенный, с кучей детей, все равно бог и царь. У многих считается хорошо родить девочку, потому что она останется рядом с родителями, поддержит в старости. А сын — отрезанный ломоть, женится — только его и видели. В наших местах все наоборот. Дочь уходит от отца с матерью, и они могут о ней больше никогда не услышать. А сын обязан поддерживать их до конца жизни. В этом смысле наших мужчин есть за что уважать. Но в то же время вместе с обязанностью заботиться о родителях они взяли себе много других прав. Для женщин они — бесспорно главные и непререкаемые авторитеты. Как мужчина сказал, так и должно быть.
Спустя какое-то время наш дом осадили сваты. Все они приходили замолвить за жениха словечко. «Он такой хороший, богатый, рассудительный, к тому же очень любит вашу дочку и хочет жениться только на ней». Так они говорили. Однажды отец усадил меня за стол и сказал о своем намерении выдать меня замуж — Вадим казался ему серьезным человеком, которому можно доверить дочь. Я не хотела выходить за такого зрелого мужчину, разница в возрасте и женитьба пугали. Вспомнился жених, которого папа отверг. Он мне очень нравился — молодой, симпатичный, искренний. Но отец сказал, что я с ним наплачусь, потому что он не пропустит ни одной юбки. Тогда я взяла себя в руки и про того парня забыла, хотя чувства к нему были. Иногда я думаю, что он был моей первой любовью...
Решение отца было непререкаемым, хотя его мать, моя бабушка, имела другое мнение по этому вопросу. Мне при встрече Вадим тоже очень понравился, и спустя два месяца я дала согласие на брак. Окрыленная сваха помчалась сообщать радостную весть «клиенту», и вскоре в город приехал Вадим с двумя чемоданами вещей для меня в сопровождении московских друзей. По традиции жених должен с ног до головы одеть невесту еще до свадьбы. Один из провожатых Вадима оказался стилистом. В день сватовства он сделал мне макияж и уложил мои вьющиеся от природы волосы в красивую прическу.
Вторым провожатым оказалась девушка из модельного бизнеса. Сейчас я понимаю, что и она, и стилист не были друзьями Вадима. Он пригласил их с вполне определенной целью: рассмотреть невесту во всех подробностях и рассказать будущему мужу о моих физических достоинствах, недостатках и способах их устранения. Стилист, как я потом узнала, похвалил мои волосы, сказав, что при желании их можно будет выпрямить. Бывшей модели возможность во всех подробностях разглядеть мою фигуру предоставилась во время примерки привезенных Вадимом нарядов. Чего только не было в этих чемоданах! И платья, и костюмы, и туфли, и нижнее белье. Все это были вещи известных мировых марок — «Шанель», «Дольче и Габбана», «Эскада»... Выбирала их для меня и покупала знакомая Вадима из Франции. Эта русская девушка обладала безупречным вкусом и превосходно ориентировалась в мире моды, не пропуская ни одного показа именитых модельеров. Я примеряла обновки, модель мне помогала, а заодно внимательно рассматривала фигуру. «Все хорошо, — сказала она Вадиму, — кое-где, если захотите, можно слегка подкорректировать». Я никогда не была по-модному худосочной, один знакомый за округлые формы даже прозвал меня Моникой, намекая на Монику Беллуччи. Удивительно, но почти все вещи оказались впору. Вадим смог на глаз определить мои размеры.
Следующим этапом наших отношений должно было стать сватовство, это что-то вроде помолвки. В назначенный день привезенную Вадимом одежду, а также сладости и драгоценности выложили на большие подносы. п веселая компании сватов в сопровождении .музыкантов понесла дары к нашему дому, полному приглашенных по этому случаю друзей и родственников. Процессия неспешно двигались но удинам города, прохожие кричали приветствия и поздравления, танцевали. Я сама очень любила принимать участие в таких шествиях, мечтала нести поднос со свадебным платьем, но драгоценная ноша всегда доставалась кому-то другому.
Наконец сваты прибыли. Мои родственники вынесли простыню и развернули ее. Главная сваха брала с подносов подарки и, прежде чем бросить их на простыню, как бы рекламировала товар, причем с нарочитой помпезностью: Туфли от «Шанель» на шпильке, украшенные стразами! Супер! Класс!» А некоторые названия специально смешно коверкала. «Дольче Кабанов», — выкрикивала она, и все хохотали. Когда первая простыня наполнилась, вынесли вторую. Конферанс сопровождался взрывами веселого смеха... В этот день Вадим надел мне на палец красивое обручальное кольцо.

Третье предупреждение было в Испании, куда незадолго до свадьбы Вадим пригласил папу, меня и сестру. Мы жили в роскошной гостинице. Вадим следил, чтобы в моем номере всегда были свежие цветы. Они отражались в зеркалах, и казалось, что комната утопает в цветах. Причесываясь утром, я видела в глубине серебряного зеркального стекла счастливую зеленоглазую девушку с пушистыми ярко-рыжими волосами. На столе стояли то каллы, то лилии. У зеркала — розы, алые или нежно-розовые. А возле кровати — какие-то неизвестные мне испанские цветочки, похожие на колокольчики, только все разных цветов — от лилового до бледно-бледно-палевого. Рядом с этими цветами мне снились чудесные, очень яркие и счастливые сны.
Каждый день Вадим водил нас в новый ресторан. И кормили везде замечательно. Даже мой привередливый в еде папа был доволен.
Это случилось в один из дней, когда мы поехали в гости к другу Вадима. О дате свадьбы было договорено еще дома. Папа скрепя сердце дал согласие провести торжество до истечения срока траура. Но в разговоре с другом Вадим сказал, что свадьба состоится на две недели раньше.
— Ты, видимо, ошибся, — заметил отец.
Мы в этот момент сидели на террасе и пили кофе. В ответ на замечание Вадим замолчал, и я увидела, что губы его сжались, как тогда на набережной, когда я отказалась от поцелуя. Он поднялся и так резко отодвинул стул, что тот опрокинулся и глухо стукнул о каменный пол.
Отец и хозяин дома явно растерялись, а я испугалась. Никто не знал — что сказать. В дверях появилась жена хозяина. Она услышала шум и вышла спросить, что случилось, но не успела. Вадим начал орать:
— Я никому не позволю себя учить! Я лучше знаю, когда будет моя свадьба! И не буду ждать ни одного дня после объявленного мною срока!
Папа был поражен, но как принципиальный человек, не захотел отступать, продолжал сидеть и казался спокойным. Но голос его по мере развития ситуации становился все громче:
— Я не допущу, чтобы кто-то менял условия договора!
— Это я — кто-то?!
— Свадьба будет как назначено! — отец даже топнул ногой. — И я запрещаю говорить со мной в подобном тоне!
— Что ты здесь выпендриваешься, да кто ты вообще такой?! — крикнул Вадим моему отцу.
Впервые в жизни я видела его в таком взвинченном состоянии. Он прямо дышал злобой и ненавистью, я не узнавала жениха, как будто передо мной был другой человек. Он начал стучать кулаком по столу, потом схватил тяжелую хрустальную вазу, полную фруктов, и с яростью кинул ее в стену. Ваза разбилась, фрукты рассыпались по полу.
Я была в полубессознательном состоянии от ужаса. Помню, папа выкрикнул:
— Все, я свою дочь за тебя замуж не отдаю! Пойдем, — и схватил меня за руку.
И тут я сделала роковую ошибку. Вадим успел так заполнить мою жизнь, что несмотря на безобразную сцену, которую он спровоцировал, я была на его стороне.
— Папа, что ты делаешь, зачем? Я никуда не пойду, — ответила я отцу, чем очень его обидела. Вадиму же мой поступок понравился, он понял, что пусть пока только душой, но я уже принадлежу ему и он может мной манипулировать.
Отец уехал в гостиницу с сестрой, а я помогла хозяйке убрать террасу. Потом мы еще долго сидели вчетвером в тишине и пили остывший кофе. Никто ничего не говорил. Первым молчание нарушил Вадим:
— Спасибо, — сказал он как ни в чем не бывало. — Вы очень хорошо живете, и дом у вас прекрасный, но нам пора.
В полумраке такси, когда мы остались вдвоем, я сначала сжалась, ожидая, что он меня обнимет и начнет целовать. Думала, как правильно повести себя. И решила, что сегодня, когда я стала на сторону будущего мужа и выступила против отца, я поцелую его. Но Вадим сидел неподвижно, не прикасаясь ко мне. Я не могла рассмотреть выражения его лица. Мне казалось, он огорчен и расстроен. И ему стыдно за свою грубость. Я почувствовала нежность и жалость к этому сильному, уверенному в себе мужчине. И сказала себе — я его люблю.
Мы чинно распрощались в коридоре гостиницы. И когда я вошла в свой номер, вся эта страшная сцена как будто исчезла. Моя душа пела: я люблю его! И я перецеловала все цветы в вазах так нежно, как будто целовала своего жениха.
С отцом мы увиделись только в самолете, когда летели домой. Их отношения с Вадимом были испорчены раз и навсегда.
Первые несколько дней после возвращения папа со мной почти не разговаривал, а потом позвал в сад, на любимую мамину скамейку. В сумерках, когда все дела были переделаны и жара спадала, она часто сидела там. Сюда мы с сестрой приходили признаваться в своих проступках и открывать детские тайны. Здесь мы просили прощения и всегда получали его.
И вот на этой скамейке в такой же час уходящего дня отец долго со мной разговаривал. А потом сказал:
— Смотри сама, но мое мнение: замуж за него не выходи.
Сначала эти его слова прозвучали как совет, но потом отец их повторил как требование.
— Он же монстр, а не человек! Как он с людьми разговаривает! Возомнил о себе невесть что. Верни ему кольцо!
Но я не желала ничего слышать и для себя решила: хочу быть с Вадимом.
Так я пропустила еще одно предупреждение судьбы.
Папа, папочка... Почему же я тебя не послушала, тебя, который просто обожал нас? Как ты не хотел, чтобы мы с сестрой вырастали. Как ревниво относился ко всем женихам, которые пытались переступить порог нашего дома. Помню, кричал на очередных визитеров: «Чтоб ноги вашей не было в моем доме, мы дочерей пока замуж не выдаем!» Я чувствую, как обжигающие слезы текут по моим щекам. Мне больно вспоминать, но я понимаю, что должна это сделать. Иначе не смогу жить дальше.

У нас было две свадьбы. Первую устраивали для моих родственников. Народу было очень много, наверное, полторы тысячи человек. Почти весь город!
В нашей семье продолжался траур по маме, поэтому музыки и танцев не было. Зато были именитые гости — известный пародист и театральный режиссер. Мне показалось, что последний — приятель Вадима, но когда мы переехали в Москву, то с ним не встречались и на спектакль возглавляемого им театра ходили всего пару раз.
Вторая свадьба была в Москве. На ней присутствовали серьезные люди, деловые партнеры мужа. Были даже артисты театра и кино. Меня попросили сказать тост. Я настолько нервничала, что почти не помню, что говорила: «Я очень волнуюсь, будто вышла на сцену. Моя новая жизнь с мужем так сияет, что я еще не вижу конкретных деталей. И поэтому меня ждет много неожиданных открытий. Я очень счастлива, что у меня такой замечательный муж!»
Все аплодировали и чокались со мной. А Вадим незаметно пожал мне руку. Я действительно ощущала счастье. Если бы я только знала, как была права, пророча себе неожиданные открытия...
Мы стали жить в большой квартире в центре Москвы. Вадим утром уходил на работу, а я оставалась одна. Я сильно скучала по дому и часто звонила бабушке и папе. Мне все было интересно — какие новости у соседей, что бабушка готовит на обед и даже какая у них погода.
Однажды днем я разговаривала с бабушкой, и в это время вернулся Вадим. Я не слышала, как он вошел, и очень испугалась, когда чья-то рука через мое плечо нажала на рычаг телефона, прервав разговор. Я вздрогнула и обернулась.
— Почему я тебе не могу дозвониться?!
— Я с бабушкой разговаривала, — пролепетала я в свое оправдание.
— Не хочу, чтобы ты общалась с родными, — зло сказал он. — Звонить им можешь только после того, как спросишь у меня разрешения.
Я была поражена. И даже не нашлась, что ответить. Конечно, я знала, что после стычки в Испании Вадим с папой буквально возненавидели друг друга, но нельзя же из-за той ссоры и меня заставить изменить отношение к родным.
— Ты должна поступать так, как скажет муж, — потребовал Вадим. И я не посмела возразить.
С детских лет мне внушали: жена должна слушаться мужа, мужчина в доме главный и его слово — закон. И в нашей семье папа был непререкаемым авторитетом, окончательное решение всегда оставалось за ним. Мама его очень любила и, как мне кажется, преклонялась перед ним. Когда мы с сестрой о чем-то просили, даже если она была не против, всегда последние ее слова были: «Как отец скажет». И мы с этим соглашались. И не только мы. Так было во всех семьях нашего города. Муж и отец заботился о семье и отвечал за все свои решения. Никто не сомневался, что мужчина — человек более опытный и мудрый — примет лучшее для тебя решение, потому что он тебя любит и желает только добра.
Поэтому и я покорно согласилась делать все так, как скажет муж. Не понимая причин происходящего, сама придумала себе оправдание: если буду все время разговаривать с родными, никогда не привыкну к новому дому, не научусь жить самостоятельно, а ведь я теперь взрослая, замужняя женщина. Значит, так надо. И я забыла о звонках домой, обратив все свое внимание на мужа. Ждала его с работы, зажигала ароматические свечи, старалась красиво накрыть стол. К его приходу всякий раз готовила какой-нибудь сюрприз: ягодное желе, мусс или фрукты со сливками. Я действительно была влюблена и хотела сделать ему приятное.
Как-то на завтрак делала сырники. И вспомнила, как еще при жизни мамы мы все вместе завтракали бабушкиными сырниками. Они были такие нежные, прямо таяли во рту. К ним на стол подавали сметану. Сестра однажды все поливала и поливала свой сырник сметаной. Так что папа, за это время съевший их штук пять или шесть, не выдержал и пошутил: «Ты ешь сырник со сметаной или сметану с сырником?» Почему-то тогда это показалось очень смешным. И с тех пор мы всегда просили бабушку: «Приготовь нам сметану с сырниками».
Подавая Вадиму завтрак, я улыбалась. А он ковырнул сырник вилкой и резко отодвинул тарелку так, что вилка отскочила и со звоном упала на пол. «Дрянь!» — мрачно проговорил он. Я замерла на месте, не понимая, о чем это он? Больше муж не сказал ни слова, хлопнул дверью и ушел на работу. Я села за стол и попробовала несчастный сырник. Он был не такой, как у бабушки, но все-таки очень вкусный. И тогда я подумала: «Он злится не из-за сырника. Просто у нас не складывается... интимная жизнь».

Спустя два дня после первой брачной ночи Вадим снова захотел близости. Я чувствовала себя просто ужасно, и даже думать о его прикосновениях мне было больно. Я просила, умоляла подождать, но все повторилось. Я кричала и плакала, а он брал свое, не слушая меня. Не желая слышать. И снова холод, дрожь, боль, и я, растерзанная и окаменевшая от ужаса, натягиваю на себя одеяло. Но я знала, что так быть не должно. Каждый следующий вечер я ждала, что вот сейчас будет по-другому. Он станет нежным, ласковым, но наступала ночь и сумасшедшая боль лишала меня сознания. Мне казалось, я вижу все со стороны — вот я, зажатая в тиски огромного мужского тела, тихо умираю. Но даже не от боли. От сознания, что это будет теперь со мной всегда. Когда говорила мужу о том, чтобы он на время оставил меня в покое, он обижался, нервничал и злился. В Москве эти муки продолжились.
У нас была большая тридцатиметровая спальня и кровать такой ширины, что я спокойно помещалась на ней поперек.
В наш первый вечер в Москве мы приехали из ресторана оба очень усталые. Вадим уже лег, а я старалась как можно дольше задержаться в ванной. Наивно надеялась, что он уснет, не дождавшись меня. Выбрала длинную закрытую ночную рубашку, как будто белый шелк мог послужить мне защитой и спасти от предстоящих мучений.
Когда я на цыпочках вошла в спальню, мне показалось, что Вадим спит. Я неслышно скользнула под одеяло на другой стороне кровати и замерла, боясь дышать. Какое-то время было тихо. И я стала постепенно засыпать. Вдруг сильная рука выдернула меня из сна. Я оказалась на середине огромной кровати. И все началось снова. Кошмар и отчаяние.
Страх первой ночи прочно засел во мне, и перебороть его не получалось. Вадим злился, принуждал к близости, и я пыталась терпеть, потому что боялась его гнева. Думала, что мне надо просто подождать какое-то время и боль пройдет. Но терпеть было невозможно. И в постели я опять начинала кричать, а он иногда останавливался — раздражался и уходил куда-то, а иногда делал свое дело. А я орала, стараясь заглушить собственным криком сумасшедшую боль.
Спустя две недели мучений он усадил меня на кухне:
— Если у нас в этом смысле ничего не будет получаться, я верну тебя обратно.
Я остолбенела, слезы брызнули из глаз:
— Почему? За что? — спрашивала я. — Просто мне больно и я не понимаю, что со мной.
— Это неправильно, так не должно быть! — взвился он. — С тобой что-то не так, ты бракованная. Я поговорю с твоим отцом, пусть забирает тебя!
Я чуть не потеряла сознание от страха. У меня даже высохли слезы. Вернет домой! В наших местах это позор. Мой отец — уважаемый человек. Как он перенесет такое? А я? Никто никогда уже не возьмет меня замуж. У меня не будет детей и семьи. Я состарюсь в одиночестве. А за моей спиной станут шушукаться и смеяться... Вернет домой! Страшнее этого ничего нельзя представить! Для женщины у нас — это конец всей жизни.
После этого разговора я перестала кричать, заставила себя терпеть. Но слезы лились без конца. Меня постоянно мучила мысль: зачем выходить замуж, если так мучиться? Это ад, а не жизнь.
Спустя месяц боль ушла, но никакой радости от близости с мужем я никогда не получала. Впрочем, чем дольше мы жили вместе, тем меньше он мной интересовался. Последние годы эта так называемая близость вообще случалась крайне редко... Ему уже ничего было не надо. Но если вдруг Вадим собирался с силами, а я говорила, что плохо себя чувствую, он жутко раздражался.
Месяца через два после свадьбы я забеременела. Еще невестой я сказала Вадиму, что очень хочу ребенка. «А я не хочу, — ответил он. — Мы должны пока погулять». Но, видимо, Бог услышал мои молитвы. У меня была задержка, я проверила по тесту: так и есть! Прыгала в ванной чуть не до потолка. Это же мечта всей жизни — иметь ребенка!
Не одеваясь, вернулась в спальню и подошла к зеркалу. Впервые так пристально разглядывала себя всю — с ног до головы. И очень себе нравилась, потому что уже была мамой. Я смотрела на свой живот, гладила его рукой и не могла насмотреться. Мне даже не хотелось одеваться. Но я спешила обрадовать мужа. Сообщить такую новость по телефону мне казалось кощунственным. И я решила поехать к нему на работу. Открыла огромный платяной шкаф, где висели мои наряды. Какое платье выбрать по такому случаю? Может быть, лучше костюм? Нет-нет, только платье. Костюм — это одежда деловой женщины. В нем присутствуют строгость и официальная замкнутость. А я хочу быть мягкой и открытой. Я выбрала кашемировое платье цвета чайной розы. Тонкая мягкая шерсть приятно облегала тело, подчеркивая каждый изгиб. У меня был гарнитур с топазами, и я надела его. Замшевые туфли. Чуть-чуть любимых Вадимом духов «Герлен». И я готова.
Приехала к Вадиму и заглянула в его кабинет. Он говорил по телефону и передал через помощницу, что у него, мол, важный разговор и чтобы я ждала в коридоре, пока он не закончит. Но я не могла ждать и вошла. Вадим положил трубку, недовольно посмотрев на меня: «Что случилось?» — «Я беременна», — выпалила я. Мне казалось, что от меня по комнате разбегается свет. Топазы сверкают. И сама я — вся сияющая. Ждала, что муж выйдет из-за стола, подхватит меня на руки и закружит. Будет целовать и говорить: «Спасибо! Спасибо! Спасибо!»
Но у него лицо мгновенно побледнело, стало жестоким и недовольным: «Я тебя предупреждал, что не хочу ребенка?» — «Но это же так прекрасно! — я все еще не могла выйти из состояния эйфории. — Мне казалось, это обрадует тебя». — «Ну, не знаю...» — протянул он, странно и пристально глядя мне в глаза. Я стояла перед его столом, как ученица перед столом директора школы. «Ладно, мы пойдем завтра к врачу, — Вадим помолчал и добавил, — посмотрим, может быть, будешь делать аборт».
Сердце ледяной стрелой пронзил ужас. Я отбежала к двери, как будто меня прямо сейчас собирались везти в больницу:
— Нельзя делать первый аборт! Это опасно. Потом вообще может не быть детей!
— Увидим... — выдавил он. — Езжай домой.
Я пулей выскочила из кабинета. И даже не помню, как ехала обратно.
На следующий день он вместе со мной отправился в больницу. На УЗИ беременность подтвердилась, срок был довольно большой. «Ну, ладно, — сказал Вадим, выслушав врачей, — хорошо, пусть будет». Вот такое мне сделал одолжение. Я была в шоке, думала, человек меня любит, когда узнает обо всем, будет на руках носить, а он едва не отправил и меня, и собственного ребенка под нож...
У тети зазвонил мобильный телефон.
— Да... да, — повторила она и закончила разговор.
Я с тревогой посмотрела на нее.
— Няня звонила. Сейчас приведет Сашу.
— Сашу?
У меня же есть сын! Я родила его вопреки желанию мужа. Ему пришлось смириться — это сражение я у Вадима выиграла, но какой ценой...
Пока я ходила беременная, Вадим подобрел. Может, свыкся с мыслью, что в очередной раз станет отцом. Токсикоз меня мучил недолго, мы начали ездить за границу. Именно тогда я познакомилась с его детьми от первого брака. Сначала они приняли меня в штыки, но потом мы стали большими друзьями. На тот момент девочке было шесть, а мальчику — восемь лет.
Как-то плыли на пароходе по Дунаю, сидели на палубе за столиком и пили кофе. Я любовалась почти игрушечными домиками, спускавшимися к самой воде, казалось, что в каждом из них люди очень счастливы, как в детских сказках, где все истории с хорошим концом. И настроение у меня было безмятежное.
Ни о чем плохом не думая, я спросила: «Почему твоя жена сама не привезла детей, а прислала их с водителем? Вы же давно не виделись». Вадим ответил неожиданно зло:
— Она — крыса!

— Вон, видишь, у той какие ноги?! А у этой блондинки талия — как рюмка, — он говорил достаточно громко, и я от стыда не знала, куда деть глаза.
На другой день сразу же взялась за себя. Не ела ничего, кроме чернослива, месяца два. Похудела очень сильно, потому что помимо диеты потере лишних килограммов способствовали унижающие достоинство замечания мужа. Теперь он постоянно говорил, что надо быть стройной и красивой. И снова приводил в пример других женщин. «Ты живешь как принцесса на горошине, у тебя все есть, и что ты делаешь? Ты ничего не делаешь. Я целый день работаю, а ты слоняешься по дому. Давай, ходи в фитнес-клуб и занимайся. А то сугробы тебя заставлю чистить, если тебе нечего делать».
Я похудела как раз в тот момент, когда вошло в моду караоке. Вадим его тоже купил. И вот однажды он позвал гостей. Я решилась выступить перед ними с тайной целью показать, какая у меня стала фигура. Надела облегающее шелковое платье и туфли на высоких каблуках. И когда после ужина все в гостиной пили кофе, я предложила спеть для них. Мне хотелось, чтобы Вадим не только полюбовался мной, но и понял, как я его люблю. И я выбрала песню из кинофильма «Жестокий романс» — «А напоследок я скажу».
Сначала на лицах гостей были снисходительные улыбки. А Вадим вообще смотрел настороженно, боясь, что я его опозорю. Но когда я закончила, разразился гром аплодисментов. Вадим подошел ко мне и при всех поцеловал. «Здорово, — сказал, — просто супер».
С тех пор муж часто просил меня петь для него. И особенно любил слушать песню из «Жестокого романса».
А через несколько месяцев мы с ним сидели в ресторане в компании его знакомых, среди которых был один известный певец. И вдруг Вадим говорит: «Прошу, дорогая, спой для меня и моих друзей!» Я испугалась. Одно дело — дома, а другое — здесь, где много посторонних и большой зал. Но отказать мужу не посмела. Горячей рукой взяла микрофон и на секунду прикрыла глаза, пытаясь представить, что я в родном доме и это папа поставил меня на стул перед гостями и просит спеть. Я набрала побольше воздуха и запела.
В конце песни весь зал аплодировал, и кто-то даже кричал «Браво!» Но главное — я видела, как доволен и счастлив мой муж. Он встал мне навстречу, поцеловал руку и усадил за стол. Все выпили за мой талант. А певец сказал: «Слушай, да тебе надо заняться пением всерьез, нельзя такие способности терять. Вадик, пусть она походит поучиться вокалу». Мужу эта идея понравилась.
Через этого певца я познакомилась с педагогом из Гнесинского училища. Она сначала не хотела меня брать, говорила, что нет для меня места и времени. Видимо, достали новые русские, мечтающие сделать из своих жен и любовниц звезд эстрады. Потом все-таки согласилась послушать меня. От волнения я потеряла голос и не смогла ничего спеть. Преподавателя это, как ни странно, растрогало, она меня успокоила, сказала, чтобы я расслабилась и попробовала еще раз. Я спела, она с одобрительной улыбкой обняла меня и сказала: «Хорошо, я возьмусь за тебя».
Я вышла из здания училища и удивилась. Когда приехала сюда, стоял серый февральский день и все казалось тусклым и скучным. Но пока я пела, выглянуло и пригрело солнце, кругом сияли золотые лужи, наперебой чирикали очумелые воробьи, как будто тоже пробовались на вокальное отделение, в общем, случилась неожиданная весна! И хотя я знала, что будет еще и снег, и мороз, и хмурое небо, стало понятно, что весна близко и за тучами всегда есть солнце.
Вадиму наше вдруг возникшее увлечение музыкой страшно нравилось, в один прекрасный день он сказал: «Давай попробуем записать песню». И мы записали одну, потом вторую, третью, четвертую... всего девять песен, которые оказались никому не нужны. Но Вадима это не смутило. Он упрямо и целенаправленно начал лезть в шоу-бизнес, узнавать правила игры. Все оказалось очень непросто, но трудности только подзадорили его. Я никогда не просила сделать из меня певицу, относилась к своим занятиям как к хобби. Вадим тоже не сознавался, что всерьез увлечен идеей занять место под солнцем в шоу-бизнесе: «Конечно же, хобби! Тебе это нравится, мне это нравится, почему бы и нет?»
Тем не менее, он активно завязывал знакомства, наводил справки. Вскоре мы познакомились с музыкальным продюсером Женей, который пообещал отвезти нас к популярному композитору, прекрасному мелодисту. Его песни исполняли многие звезды эстрады. Продюсер знал наверняка, что у композитора есть хит, с которым можно успешно стартовать на большой эстраде. В назначенный день мы загрузили полный джип сладостей, тортиков и фруктов из нашего кафе и поехали к композитору на дачу. Для него дары неожиданностью не стали, более того, как выяснилось, алкогольные напитки он сам заказывал, узнав, кто к нему едет.
Композитор провел нас в большую комнату, в середине которой стоял круглый стол, а вдоль стены — музыкальная аппаратура. Двойные стеклянные двери были распахнуты, за ними виднелся кабинет, большую часть которого занимал черный сияющий рояль.
Водитель приносил из машины продукты. Какая-то женщина, видимо, домработница, сервировала стол. В это время полагалось говорить о погоде, хвалить природу и дачу. Но Вадим не умеет терпеть. Он начал сразу:
— Я хочу, чтобы ты написал мне очень хорошую песню. Деньги я готов любые заплатить, лишь бы это была бомба. Еще лучше, если напишешь несколько песен.
— А что вы написали, могу и послушать? — вежливо уклонился композитор.
И мы показали спои девять песен. Слушая, хозяин сидел неподвижно, и но его лицу ничего нельзя было прочесть. Временами мне казалось, что он вообще не слушает, а думает о чем-то своем. Когда последняя песня закончилась, все почтительно молчали, ожидая его приговора. Композитор поочередно посмотрел на меня, продюсера и, наконец, остановил свой взгляд на Вадиме, понимая, что он тут главный.
— Эго все отстой, — сказал он резко с преданном в голосе. — Никому такие песни не нужны, можно их выкидывать. Мы растерялись. Даже Вадим не нашелся что ответить.
— Ну-с, давайте перекусим, — как ни в чем не бывало предложил композитор и первым направился к столу. Мы что-то ели и пили, после чего хозяин попросил меня спеть.
Я спела. Он выслушал и промолчал. Застолье продолжилось.
Наконец Вадим не выдержал:
— Давай уже, наконец, покалывай, что у тебя есть, — обратился он к композитору. Интонация, с которой это было сказано, мне не понравилась. Я поняла, что муж начинает закипать. Композитор сел за рояль и что-то наиграл.
— Вот очень хорошая песня.
Наш продюсер подал мужу знак; это не та песня, с которой можно выстрелить. Видимо, «тут композитор решил приберечь для кого-то другого. Вадим побагровел, глаза налились кровью:
— Ты что, здесь со мной шутки шутишь?!
И начался скандал. Таких жутких оскорблений, думаю, этот известный человек не слышал ни разу в жизни.
— Да ты кто такой, вообще? Врун, мошенник! Охреневшая рожа! — вопил Вадим, надвигаясь на рояль. Мы с Женей замерли, не зная, чем все это кончится. Испуганный композитор съежился на своем табурете и почему-то вдруг быстро опустил крышку.
— Я вам ничего не обещал, — заговорил он дрожащим голосом. — И денег мне ваших не надо.
— Денег?! — заревел Вадим. — Да я вообще тебя не хочу знать, паскуда, ты для меня умер! И песен твоих мерзких слушать никогда не стану!
Композитор встал, надеясь каким-то образом выйти из комнаты. Но было видно, что он просто оцепенел. Отчего-то никто не приходил к нему на помощь, хотя в доме он явно был не один. Впрочем, когда Вадим входил в раж и начинал орать, люди предпочитали замереть и не шевелиться. Он был физически очень сильным человеком, чемпионом по тяжелой атлетике в своем родном городе. Неудивительно, что когда им овладевало бешенство, Вадим выглядел как человек, который способен убить.
Он напирал на композитора, теснил, толкал и грудь, а тот стоял, как под гипнозом, и только таращил в испуге глаза. Наш музыкальный продюсер тоже потерялся от страха, практически сполз под стол и втянул голову в плечи. А я сидела перед своей тарелкой, все еще держа в руках нож и вилку. И они мелко и дробно звенели о ее край. Неожиданно Вадим замолчал, в два шага оказался возле стола и приказал мне, показывая на музыкальный центр:
— Хватай свой диск. Едем домой. Если через секунду не сядешь в машину, убью!
Я схватила диск и выбежала вслед за мужем. Чувствовала себя преступницей, скрывающейся с места преступления. Поведение Вадима в чужом доме, по-моему, выходило за все допустимые рамки.
Мы сели в машину.
— Где диск?
— Вот, — я открыла футляр... там было пусто.
Вадим сказал очень тихо, но так, что сердце у меня пропустило два или три удара: «Я же тебе сказал, возьми диск!» Я почувствовала, что дома меня ждет что-то страшное. При водителе он разбираться со мной не стал.
Как только мы приехали домой, Вадим буквально втолкнул меня в спальню и зашел следом. Потом почему-то запер дверь на ключ. И от этого мне стало еще страшнее, хотя казалось, что дальше бояться уже некуда.
— Как — ты — посмела — не взять — диск, — когда — я — тебе — приказал?
На каждое слово он делал шаг в мою сторону, неотрывно глядя мне в глаза. Он, казалось, гипнотизировал меня, надвигаясь медленно-медленно.
— Я не знала, что он не лежит в упаковке... — лепетала я прерывающимся голосом.
Но оправдываться было бесполезно. Один и тот же вопрос Вадим задавал раз пятьдесят, распаляя себя.

— Почему ты так со мной разговариваешь? — растягивая слова, спрашивал он.
— Как я с тобой разговариваю? — мелкими шажками я отступала в угол.
— Ты мне грубишь! Я вырву твой язык и зажарю в печке! А ты его оттуда вытащишь и сама себе порежешь!
Спиной я коснулась холодной стены. Дальше отступать было некуда. Вадим наклонился ко мне и неожиданно улыбнулся. Я увидела его зубы, и мне показалось, что сейчас он вопьется мне в горло. В ужасе я закрыла глаза. Он схватил меня за шиворот и бросил на кровать. Я больно ударилась лицом о расшитую бисером и стразами подушку. А Вадим уже кричал: «Встать, я тебе сказал!»
Я быстро встала. И он со всего размаха ударил меня в грудь так, что я упала навзничь. Но он уже опять кричал: «Встань, я тебе сказал!» Я вскочила, голова кружилась. Вадим что есть силы ударил меня по лицу. Я отлетела к шкафу и съехала по нему вниз. Там, на полу, я расплакалась: «За что ты меня бьешь? Прости, если я виновата».
Я уже выучила, что когда он находится в невменяемом состоянии, надо миллион раз просить прощения. Ему нравилось, когда у него просили прощения. Так он быстрее успокаивался и оставался очень доволен своей крутизной. Я понимала: у композитора он своего не добился и вместо того, чтобы найти какой-нибудь дипломатический ход, сорвался, наорал, повел себя неумно, проиграл. И раздражение в полной мере выместил на мне.
— Ползи ко мне! — приказал Вадим. — Ползи, кланяйся и проси прощения.
Я двинулась к нему.
— Прости меня, Вадим!
— Не так! — закричал он. — Вернись!
Я по полу метнулась к шкафу и начала сначала. Передвигала одну коленку, кланялась и говорила: «Прости меня, Вадим, я виновата!» Потом подтягивала другую, кланялась и снова говорила: «Я во всем виновата, умоляю — прости меня».
— Почему не смотришь в глаза?! — закричал он.
Я подняла голову, но из-за слез совсем не различала его лица — только пятно. И старательно таращась на это пятно, просила, просила, просила прощения.
Наконец я доползла до него. «Ближе! — приказал муж. — Еще ближе!» Моя голова уперлась ему в живот. Вадим наклонился, больно схватил меня за волосы и оттянул голову назад. Он впился мне в лицо немигающим, холодным взглядом, потом резко оттолкнул и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
...Через час, немного успокоившись, я вышла из спальни. Вадим сидел в гостиной в кресле у окна. Я опустилась перед ним на колени и снизу вверх робко заглянула ему в глаза. Он смотрел на меня спокойно, как будто чего-то ждал. И я рискнула:
— Ты говорил, что мое пение — хобби. Но у нас из-за этого хобби в семье появились проблемы. Тебе они нужны?
Вадим молчал.
— Очень тебя прошу, давай не будем продолжать это пение, потому что то, чем мы занимаемся в последнее время, портит наши отношения, вносит разлад в семью. Зачем мне эти песни? Семья важнее всего.
— Я тебя услышал, а выводы буду делать сам, — сказал Вадим. Поднялся и вышел.
Снова зазвонил мобильный.
— Это твой музыкальный продюсер, — говорит тетя. — Возьмешь трубку?

— Нет. У меня нет сил. Просто передай привет и скажи, что мне уже лучше.
На другой день наш музыкальный продюсер Женя съездил к композитору на дачу и привез забытый нами диск. Когда он вернулся, Вадим велел мне привести себя в порядок. Я по возможности запудрила синяки, надела темные очки и вышла к ним в гостиную. Муж развалился в кресле, а Женя примостился на самом кончике стула. И вид имел встревоженный, почти испуганный:
— Я всего на минутку зашел — отдать диск.
— Отчего же на минутку? — перебил его Вадим. — Надо обсудить наши дальнейшие планы.
— Да я, собственно... — замялся продюсер.
— Жена напомнила мне вчера, что я собирался вдвое увеличить вашу зарплату. Извините, с этой нервотрепкой забыл. Так что насчет новых песен?
Женя, который было поднялся, снова сел, но теперь уже основательно.
— Есть у меня один известный композитор. И, в принципе, он обещал мне целый цикл новых песен специально для дебюта. Денег, правда, будет стоить.
— Деньги — не проблема, — муж повернулся ко мне. — Поехали обедать.
В ресторане мы встретили знакомых. Вадим обнимал меня, целовал и с уверенностью решенного дела говорил всем:
— У моей жены скоро сольный концерт — приглашаю.
Я была в ужасе, но послушно улыбалась, повторяла вслед за мужем:
— Обязательно приходите.
А к концу ужина подвыпивший продюсер доверительно сказал Вадиму:
— Знаете, я думал уйти. Но теперь вижу, что с вами работать можно. Поэтому хочу предложить вам сценическое имя для вашей жены. Я давно его придумал.
— Давно придумал? — Вадим улыбнулся, но я видела, какой недоброй стала эта улыбка.
— Арабелла, — сказал Женя.
— Арабелла? — повторил Вадим. — А что? Мне нравится.
И улыбка его подобрела.
Наш продюсер оказался замечательным человеком, но слабым. Вадим полностью подчинил его себе. Однажды я услышала, как муж говорил ему тихо и злобно:
— Если еще с кем-то станешь работать, тебе будет очень плохо.
Женя все время должен был быть с нами — в будни, праздники, ездить вместе в отпуск. Скоро он стал просто-напросто членом нашей семьи, а для меня — большим другом и первым человеком, который узнал, что в действительности представляет собой мой муж.
Как-то   после   записи   мы сидели с Женей в кафе. Я сняла очки, достала пудреницу и стала проверять макияж — глаза были заплаканы после очередного скандала и бессонной ночи.
— Ничего, что я при тебе этим занимаюсь? — спросила я. — Нет сил встать и выйти.
Он вдруг нежно погладил меня по рукаву и сказал:
— Ты мне как сестра. С ним ничего нельзя сделать, такой он человек. Ты никогда не уйдешь от него, потому что это невозможно. Просто надо терпеть. И мне надо терпеть.
— Но тебе-то зачем?! — воскликнула я.
Он вдруг стал тереть лицо ладонями, а когда отнял руки, оно было белое-белое в красных полосах там, где он нажимал пальцами.
— Я не говорил тебе, почему мы расстались с Людмилой. Я ведь ее очень любил, и она меня любила...
Я знала, что у него была девушка. Он даже познакомил нас с ней, и мне она очень понравилась. И вдруг где-то месяца за два до этого разговора Людмила пропала, а на мой вопрос Женя ответил, что они расстались.
— Твой муж заставил меня это сделать. Он почувствовал, что не нравится Люде, и, видимо, побоялся лишиться ценного работника, — с горькой иронией произнес Женя.
— Как можно мужчину заставить расстаться с любимой? — я изумилась до такой степени, что забыла про собственные проблемы.
— А очень просто, — ответил Женя. — Два месяца назад, шестого сентября, — я хорошо запомнил этот день, — Вадим вызвал меня к себе. Тебя не было. Вы с няней уехали делать Саше прививки. Как только я вошел в кабинет, он, не говоря ни слова, сильно ударил меня. Я никак этого не ожидал и упал. Неудачно — здорово стукнулся головой. Он подошел и ударил меня ногой. Я ничего не понимал и не соображал. Только бессвязно спрашивал что-то вроде «за что?», «что случилось?»
«Садись», — сказал Вадим и положил на стол какой-то документ.
Я поднялся, голова кружилась, и сел в кресло.
«Распишись здесь», — сказал он и сунул мне ручку.
У меня  все-таки   хватило смелости спросить:
«Что это?» «Хочешь добавки?!» — Вадим произнес это так, что я понял — он способен забить меня до смерти. И я подписал. Он показал из своих рук подписанную бумагу. Это была долговая расписка на очень крупную сумму. Потом Вадим аккуратно убрал ее в папку.

Однажды вечером я позвонила Вадиму на мобильный, чтобы узнать, когда его ждать к ужину. По утрам он вставал в девять, возвращался в полночь, мог прийти в час, в два, в три ночи. Говорил, что задерживается на работе. И вот я ему звоню и не узнаю своего мужа. Он отвечает елейным голосом, произносит ласковые слова: «Да, моя любимая. Скоро приеду, дорогая. Не волнуйся, я еще немного поработаю*. «Какой странный голос», — подумала я и собралась уже было повесить трубку, как вдруг услышала странное шуршание. Снова по инерции поднесла ее к уху, думая, что Вадим хочет сказать мне что-то еще. Но он просто забыл отключить телефон, и я совершенно отчетливо услышала, как на том конце провода мой муж занимается сексом: поняла это по звукам, доносившимся из трубки.
Я не могла в это поверить! Меня начало трясти, зуб на зуб не попадал от внезапно открывшейся истины. Так вот как муж трудится до трех часов ночи!
Потом мне начали докладывать кое-какие люди, что у Вадима есть специальная квартира для этих целей.
Иногда он встречался с девицами в своем кабинете, иногда в гостиницах. Мама и бабушка предупреждали, что «все мужчины делают Это» и я должна к Этому нормально относиться. Ничего здесь не изменишь, такое поведение заложено природой. Но когда я непосредственно столкнулась с изменой мужа, переживала очень тяжело и болезненно.
Я стала как мертвая, ни с кем не хотела разговаривать, слезы наворачивались на глаза беспрерывно. Он приехал домой и заметил, что со мной что-то не так:
— Почему ты такая грустная?
— Все нормально. Вадим не отставал:
— Я же вижу, с тобой что-то происходит.
Ничего с собой поделать не могла, не сумела взять себя в руки. Не разговаривала с ним, как обычно, не суетилась вокруг кроткой овечкой, не прыгала пушистым зайчиком. Голос был мертвый, все делала как на автомате.
На следующее утро не выдержала и сказала:
— Я хочу с тобой поговорить.
Мы вышли во двор и сели на скамейку. Утро было чудесное, тихое и солнечное. На землю слетели воробьи. Мы сидели так неподвижно, что они не боялись и чирикали у самых наших ног. Я заговорила еле слышно, почти не разжимая губ, потому что мне трудно было это выговорить:
— Я знаю, что у тебя есть другая, ты мне изменяешь.
Он ответил так же тихо, почти шепотом:
— С чего ты взяла? Ты что, больная?
Любимое его словечко! Когда я что-то сделаю плохое с его точки зрения, сразу орет: «Ты что, больная?!» А тут почему-то говорит эти слова как виноватый. Наверное, все прочел в моих глазах, потому что вслед за этим спросил:
— Откуда узнала? И я ему пересказала вчерашнюю историю с телефоном.
— Это неправда! — зашипел он. — Ты зачем все это придумала?
Я молчала. Воробьи нашли где-то надкусанный бублик и теперь дрались за него.
Вадим посмотрел на воробьев, и тон его изменился:
— Вообще-то, раз вышла за меня замуж, будь любезна терпеть.
То есть получается, я все выдумала, но даже если бы это было правдой, возмущаться я не имела права.
— Так у тебя есть любовница? — напрямую спросила я.
— Если захочу, могу себе позволить иметь любовницу в открытую, — Вадим повысил голос, и испуганные воробьи, бросив бублик, взлетели на дерево. — А если ты еще раз заговоришь со мной на эту тему, тебе не поздоровится... О чем еще задумалась?
Я думала о разводе, но побоялась сказать это вслух, однако он как будто прочел мои мысли:
— Если у тебя когда-нибудь появится безумная мысль уйти от меня, знай, этого не будет. Из моего дома тебя вынесут только ногами вперед.
Вадим развернулся ко мне всем телом. Я ждала удара. Но он лишь холодно улыбнулся:
— Сейчас же ты живешь вполне нормально. Ну, а теперь быстро скажи, что любишь меня. Скажи — как мы живем?
И я ответила:
— Я люблю тебя, и ты любишь меня, у нас все хорошо. У нас крепкая, любящая семья.
— Скажи — как любишь?
— Так люблю, что готова все терпеть.
— Ну, ты же знаешь, я не могу сразу простить, ты же знаешь, какой я, — важно заявил мой муж.
— Да, — отвечала я ему. — Я знаю, я подожду.
Я научилась играть в его игру.
Он встал и ушел. Я осталась одна на скамейке и, наконец, расплакалась.
Медсестра пришла ставить капельницу. Тетя держала меня, как маленькую, за другую руку а Инна развлекала новостями, смешно в лицах изображая общих знакомых. Я поймала себя на том, что улыбаюсь.
Как хорошо, когда возле тебя родные и друзья!
А тогда рядом со мной не было подруг, не было мамы, с которой можно было бы посоветоваться. Долгое время я никого не подпускала к себе. Все свои несчастья держала внутри. Злая была на весь мир.
Что в нем хорошего? Одни мучения. Всерьез думала о самоубийстве. К людям относилась плохо, могла нагрубить.
Оттаяла в последние два-три года замужества, когда сблизилась со своим коллективом, увидела, что и ребят Вадим пытается превратить в таких же униженных рабов.
У меня появились подруги, с которыми я могла выговориться. Они же не слепые, постоянно находясь рядом, видели мои синяки, унижение и то, как муж со мной обращается, и сами стали приходить поговорить по душам. Сначала я присматривалась: вроде не льстят и от души сочувствуют. Жизнь с Вадимом настолько ожесточила меня, что я перестала верить в существование между людьми хороших доверительных отношений — любви, дружбы.
Когда мы сошлись поближе, девочки стали говорить:
— Как ты можешь все это терпеть? Я отвечала:
— А что я могу изменить?
С тех пор как у меня появились подруги, с которыми я могла поделиться своими проблемами, мысли о самоубийстве отступили. Мы жили одной жизнью, вместе ездили на гастроли, сталкивались с самодурством Вадима.
«Арабелла-интерпрайзиз» стала делом его жизни. Днем он занимался своим бизнесом, вечером и ночью погружался в шоу-бизнес. Он мог спать по три часа в сутки и при этом не чувствовал себя уставшим.
Я не имела права ложиться без него и обязана была вставать вместе с мужем. То, что назавтра мне предстояли тяжелый перелет и концерт, его не волновало. Уставала, не высыпалась, но только в исключительно редких случаях могла позвонить ему в офис и попросить разрешения лечь спать до его возвращения.
Наш дом и коллектив почти соединились, потому что везде царила грубая власть моего мужа. Ни один праздник не проходил без обязательного присутствия моих коллег — новогодние  праздники, мероприятия, связанные с его бизнесом, или еще что-то — все должны были сидеть с ним рядом. Вадим любил застолья, ему нравилось, чтобы его слушали. Даже когда он брал в коллектив новеньких, сразу предупреждал, что их ждут обязательные культурные программы: «Мы, конечно, просим вас, ради соблюдения этикета, хотите ли вы присоединиться к коллективу, но ответить «нет» нельзя».
Особенно пристальное внимание он уделял балетной труппе.
Очень скоро я поняла, что девочек для балета Вадим подбирает со вполне определенными намерениями. Не по способностям, а на свой вкус.
Одна девушка, Надя, проработавшая с нами не один год, симпатичная, с хорошей фигурой, вдруг решила уволиться.
— Странно, — сказала я, — она же только что подписала контракт на будущий год.
— Я не знаю, — неопределенно ответил Вадим. — Ну, ладно, очень жаль.
Меня удивила его безразличная интонация, обычно он агрессивно реагировал на любое проявление чужой воли.
И вот однажды совершенно случайно я увидела в телефоне Вадима номер Нади. «Непонятно, — подумала я, — она же у нас уже давно не работает».
Заглянула в телефонную книгу, ее номер просматривался буквально каждый день. Она звонила Вадиму, а он ей.
И туг я вспомнила, как мы с балетными вместе отдыхали в Арабских Эмиратах. В этой поездке с нами была та самая Надя. Сначала мы пошли на концерт, где выступали и наши российские артисты. Сидели в первом ряду. Вдруг Вадиму захотелось потанцевать. Он встал несмотря на то, что сзади сидели зрители, и начал дергаться. Места хорошие, вокруг солидные люди, много русских, ему говорят: «Молодой человек, вы не могли бы сесть?
Или отойдите в сторонку». Он оборачивается: «Что ты сказал?!» Какой тут начался ор! «Мало ли, что тебе не видно, я хочу здесь танцевать и буду!» Агрессия в нем бурлила, и он, повернувшись спиной к сцене, показал неприличный жест — руку, согнутую в локте: «Буду танцевать! Буду, и все! Настроение, козлы, испортили!»
Мы не знали, куда деваться от стыда, и старательно делали вид, что не имеем к этому никакого отношения.
После концерта, когда возвращались  в  отель,  остановились возле дискотеки. Мы с   Вадимом,   пиар-менеджер Маша  и  музыкальный   продюсер Женя решили не заходить внутрь, а девчонки побежали танцевать. Потом к ним присоединились  танцовщик Кирилл    и     администратор Илья. И вдруг мой муж, все еще  какой-то  взвинченный, говорит:
— Я тоже пойду, потанцую. Вернулся он просто невменяемым, глаза налились кровью, орет как бешеный. Оказывается, на дискотеке кто-то пристал к балетным девочкам, а «мужики» — Кирилл с Ильей — «не могли их отбить».
Но я вспомнила, как девчонки наряжались, выпрашивали друг у друга блузки (чужая почему-то всегда кажется лучше), просили моего совета, как причесаться, короче, мечтали о романтическом знакомстве. А еще раньше в самолете раскладывали карты, положив на колени журнал. Я спросила шутливо: «Обещают вам карты принца?» А Надя вдруг ответила серьезно: «Все мечтают — не о принце, так о шейхе, разве мечтать запрещено?» Я решила помочь девчонкам, оградив от излишней заботы моего мужа, и сказала:
— Может, девушкам нравилось, что за ними ухаживают. Они же не просили ребят вмешиваться.
Видимо, Вадим, как я теперь поняла, к кому-то приревновал Надю, а я оказалась виноватой, как всегда.
— Что ты там вякаешь? — набросился он на меня.
— Да пусть делают что хотят, какая тебе разница? Они незамужние, отдыхают.
— Не лезь, сам знаю, я же мужчина. Сходил и разобрался.
Прибежали девчонки, не понимают, из-за чего ор. Вадим быстрым шагом пошел вперед, ни на кого не глядя. Все, естественно, трусцой побежали за ним. Свита не должна отставать от господина.
Мы пришли в гостиницу, поднялись в номер, и Вадим начал меня отчитывать.
— Я должен был сам во всем разобраться. А ты тявкаешь под руку!
— Но это же их личная жизнь, девушки гуляют, отдыхают.
Я сняла платье и собиралась пойти в ванную.
— Стой! Ты не имеешь права мне все это говорить.
Раздетая, я стояла перед мужем, и хотя в номере было очень тепло, начала дрожать от страха.
Если бы знать, чем на самом деле вызвана ярость Вадима. Но тогда я о его отношениях с Надей даже не догадывалась.
— У тебя что, корона на голове? — с угрозой спросил муж.
— Я не понимаю: что ты хочешь этим сказать?
— Ты что, корону надела на голову? У тебя звездная болезнь? Что-то ты много слишком стала разговаривать со мной!
Я чувствовала, что он распаляется все больше, и не знала, что делать. Два осторожных шага босыми ногами, и вот — между нами стоит хотя бы кресло.
— Нет, что ты, ни в коем случае.
— Ты думаешь, я с тобой не справлюсь?
Одним резким движением он отбросил кресло и ударил меня. Я упала на колени:
— За что? Из-за этих девок ты избиваешь меня, свою жену?
— Не из-за них, а потому что ты себя плохо ведешь.
Я стояла на коленях, а он бил меня по голове. Чаще всего удары попадали в лицо, и я просто чувствовала, как оно распухает. Вдруг он отошел от меня и, посмотрев с отвращением, сказал:
— Что ты тут торчишь голая? Иди в ванную. Иди и сиди там. И попробуй выйти, я тебя убью.
Полночи я провела в ванной, ужасно себя чувствовала и время от времени просила:
— Можно выйти? Мне очень плохо. Можно я лягу? Мне очень плохо...
— Сиди там, ничего с тобой не будет, — отвечал муж. — В следующий раз будешь знать, как вести себя.
Под утро он крикнул:
— Ладно, иди, ложись! Умри!
На другой день лицо выглядело так, что на улицу я смогла выйти только в самых больших темных очках. Ребята, увидев меня, были в шоке. Музыкальный продюсер и пиар-директор жили в соседних номерах и слышали весь скандал. Они взглядами пытались выразить сочувствие, поддержать.
Но моя боль — это моя боль.
С тех пор Вадим в припадках бешенства часто кричал, что у нас на головах короны, называл Кинг-Конгами в коронах.
И весь этот ужас, как оказалось, был из-за Нади. Потом я выяснила, что их связь продолжалась около двух лет. Мужу я ничего не сказала. Вскоре после ее ухода Вадим сам завел разговор:
— Надя приходила, она в туристическом агентстве работает, но что-то ее там не устраивает. Просится ко мне в бухгалтерию.
Он вынужден был со мной советоваться в этой ситуации, потому что Надя раньше была членом коллектива, и если бы вдруг выяснилось, что Вадим без моего ведома взял ее к себе, их связь стала бы очевидной. Я все поняла и начала хитрить:
— С чего это вдруг? Разве танцовщица что-то понимает в бухгалтерии или когда-нибудь работала в этой сфере?
— Нет, она ничего не знает, но научится.
— А зачем тебе брать человека, который ничего не умеет и не понимает?
— Да, действительно, зачем она мне нужна? Мне она не нужна, — ответил муж и оставил эту тему.
Но через некоторое время он снова заговорил о трудоустройстве Нади.
— Представляешь, опять звонила, просила, умоляла.
Может быть, мы можем что-нибудь для нее сделать? Ей так тяжело.
На следующий день у меня очень кстати был день рождения. Надя не позвонила. И вечером я сказала мужу:
— Представляешь, все мне позвонили, поздравили, а Надя не соизволила.
И когда Вадим в третий раз завел песню «давай поможем Наде», я сказала:
— Как ты можешь брать на работу человека, который даже не поздравил меня с днем рождения?!
Как ни странно, для Вадима это была веская причина. Он сам мог не поздравить меня с праздником, но ревностно следил за тем, чтобы все остальные непременно отметились.
Через некоторое время Вадим пришел на мой концерт, сидел, смотрел выступление. Я знала, где сидит муж, и старалась, по возможности, обращаться в ту сторону. Все прошло прекрасно. Тем неожиданнее была реакция Вадима. Видимо, его что-то разозлило, и он решил сорвать злобу на нас.
По окончании концерта муж пришел за кулисы и тут же начал нас отчитывать.
— Квадратноголовые тупицы! Паскуды! Охреневшие рожи! — орал он в приступе ярости. Потом с пеной у рта набросился на меня:
— Все плохо! Вместо ног у тебя костыли! Балет твой никуда не годится.
И переключился на балетных:
— Уволю! По миру пущу!
В гневе он был страшен. Глаза наливались кровью и приобретали какое-то жуткое нечеловеческое выражение. Во время припадков бешенства он вводил людей в оцепенение. Вот и сейчас, как кролики перед удавом, мы боялись пошевелиться.
Казалось, скажи хоть слово в свою защиту, убьет, разорвет в клочья. Меня всегда удивляло, почему именно таким образом нужно отчитывать людей. Я понимала, что действительно не всегда все получается на сто процентов, но можно же все обсудить в нормальном, деловом режиме.
В тот вечер музыкальный продюсер Женя и пиар-менеджер Маша, наконец, не выдержали.
— Вадим, — стали они говорить вежливо, — поверь — концерт прошел очень хорошо.
От такой «наглости» муж замолчал на полуслове. А потом подошел к Маше, остановился в шаге от нее и медленно протянул руку к ее голове. Рука остановилась в сантиметре от лица побледневшей девушки. И Вадим очень медленно и внятно произнес:
— Я возьму тебя за ухо, закрою за тобой дверь, а ухо останется у меня в руках.
Муж сказал это так, что все поверили: он это сделает. И сделает прямо сейчас.
Я в ужасе кинулась между ними:
— Вадим, умоляю тебя! — я сама не понимала, что говорила. — Мы же собирались ехать ужинать. Ты хотел нас угостить каким-то своим любимым испанским вином.
И тут Вадим заорал:
— Я вот вас возьму сейчас за ноги и разорву пополам! Обеих!
Наверное, от нервного потрясения я на несколько секунд потеряла сознание, потому что следующее, что помню про этот чудовищный вечер: я сижу на стуле, Инна держит возле моего рта стакан с водой, зубы дробно стучат о стекло и вода стекает по лицу.
Те, кто близко сталкивался с Вадимом, не спрашивают меня, почему терпела десять лет и не ушла раньше. Так же, как и я, они знают: мне было что терять. Я верю, он мог убить или покалечить меня.
И как ни чудовищно это звучит, после такой сцены мы все поехали в ресторан. Настроение у Вадима улучшилось, он угощал изысканными блюдами, поил испанским вином, вкуса которого я от усталости и апатии не чувствовала. И говорил, говорил и говорил. А все слушали, преданно смотрели ему в глаза и даже произносили в его честь тосты.
Когда в очередной раз разливали вино, оказалось, что кому-то не хватило. А пиар-менеджер Маша уже стояла с поднятым бокалом, собираясь нахваливать Вадима.
— Вина не хватило?! — муж побагровел.
К столу спешил официант с двумя бутылками вина на подносе. Вадим подскочил к нему и одну из бутылок разбил об пол. Со второй бутылкой он, как ни в чем не бывало, вернулся к столу и разлил вино по бокалам.
Мы продолжали ужинать, в то время как рядом с нами на полу подбирали осколки.
Когда весь этот кошмар, наконец, закончился и мы возвращались домой, Вадим высказал неудовольствие:
— Что же это такое, почему двое балетных не пошли в ресторан?
— Наверное, у них свои дела, проблемы.
— Ты что, хочешь сказать, что президент страны, приглашая на прием, должен у каждого интересоваться, сможет он прийти или нет? Конечно же, они придут к нему все равно.
Я не верила своим ушам. У мужа совсем поехала крыша, если он начал сравнивать себя с президентом. И тут я встретила в зеркале взгляд шофера. Ожидала насмешки, а он смотрел на меня с таким сочувствием, что я чуть не заплакала.
Вадим продолжал свое:
— Ну, что же, не пришли, значит, я их оштрафую. И так оштрафую, что в следующий раз у них никаких других дел не будет.
Многие, конечно же, такой диктатуры не выдерживали, бросали зарплату, работу и сбегали. Но кто-то все равно продолжал работать.
В нашей семье было всякое — недомолвки, избиения, унижения, но соблюдения внешних приличий никто не отменял. Я же каждый раз просила прощения, и спустя три часа у нас снова была любовь. При посторонних Вадим обнимал меня, говорил, какая я красивая, какая я у него хорошая. Хвастался: «Мы с женой ни разу не поругались. Ни одного слова плохого я ей не говорил, и она мне плохого слова не говорила. У нас вообще полная идиллия. Она у меня понятливая». Вскоре в коллектив пришла новая девочка, она очень хорошо ко мне относилась. I Доработала полгода, и вдруг се как подменили: не смотрит мне в глаза, прячется, не улыбается.
Как-то после репетиции я увидела, что она стоит за кулисами и плачет. Про своего мужа я уже все знала и не ошиблась, когда решила, что в слезах Оксаны виноват он. Я подошла к ней: - Оксана, ты, оказывается, флиртуешь с Вадимом за моей спиной. Говоришь, что любишь меня, что тебе хорошо со мной работается, а сама делаешь подлости?
Оксана зарыдала в голос. А я ведь ничего наверняка не знала, взяла ее, что называется, на пушку.
— Арабелла, прости меня, пожалуйста, очень прошу, я не виновата, — плакала она.
И я узнала...
Вадим сказал, чтобы Оксана осталась после репетиции в танцзале: он, мол, хочет посмотреть, чему она научилась. Оксана начала было что-то показывать, но он ее остановил:
— Ты стала лучше работать, молодец. Я долго присматривался к тебе и понял, что ты мне очень нравишься.
— А как же ваша жена?
— Жена это жена, а ты мне нравишься.
— Я так не могу.
— Да ладно... Я для тебя все сделаю. Хочешь, куртку подарю, хочешь, косметику?.. Пойди в магазин, выбери куртку, я оплачу.
Оксана ответила:
— Мне ничего не надо. Тогда он говорит:
— Можно, я подойду поближе?
— Не надо, пожалуйста.
— Нет, давай подойду поближе, ты мне нравишься, я же тебе говорил, — и начал ее трогать, целовать в губы.
Оксана его оттолкнула, убежала и закрылась в раздевалке. Вадим стал стучать в дверь:
— Открой! Ну же, открой немедленно!
Вечно сидеть в раздевалке Оксана не могла и вышла. Тут все и произошло.
...Я стояла прислонившись к стене и старалась не смотреть на Оксану. Давно подозревая Вадима в изменах, услышать о них вот так напрямую я была не готова. Видеть рядом женщину, которую он целовал, было нестерпимо больно.
Чтобы не заплакать, я быстро спросила: «Вы встречались еще?» Опустив глаза, Оксана теребила край короткого платья, в котором репетировала, и переминалась с ноги на ногу, как школьница.
И тут я рискнула и посмотрела ей прямо в лицо: оно и сейчас было очень испуганное. Губы дрожали, глаза полны слез. И вся она, такая маленькая и худенькая, показалась мне жалкой и несчастной. Девочке и было-то всего 19 лет.
— Нет, только тогда, всего один раз, — Оксана нервно запустила руки в волосы, и аккуратный пучок ее рассыпался. Теперь волосы закрывали почти все ее кукольное личико.
Я знала, что запугать человека до полуобморочного состояния мой муж может, поэтому постаралась успокоить Оксану.
— Не беспокойся, все будет хорошо.
И в этот момент у нее зазвонил мобильный...
— Наверное, это он!
— Ответь, — попросила я. Мы с ней вдвоем приникли к трубке.
— Оксана, это я, — начал мой муж. — Я хотел тебе сказать, что раз ты действительно не хочешь, этого больше не будет. Просто я не привык, чтобы мне отказывали.
Она залепетала:
— Спасибо большое, спасибо большое.
— Работай, работаешь ты хорошо. Продолжай и дальше, все будет нормально. Я тебе больше звонить не буду. До свидания.
Не знаю, как передать словами, что я пережила, слушая, как мой муж объясняется с девушкой, которой домогался.
С Оксаной мы до сих пор общаемся. Я не виню ее, наверное, другая в подобной ситуации смогла бы дать отпор. У Оксаны не получилось. Я могла ей только посочувствовать.
Оказалось: я многое могу выдержать. И даже поняла — почему: я уже не любила его. А когда не любишь — становится все равно. Но мне было жаль тех людей, над которыми он издевался, и я пыталась им как-то помочь.
Потом похожая история произошла с еще одной девушкой из балета. Кате было всего 18 лет. Девушка сама пришла ко мне и обо всем рассказала. Сначала она поделилась с балетными, те посоветовали открыться мне.
Катя только начала работать, Вадим принял ее в коллектив, не посоветовавшись со мной. Он сказал:
— Классная девчонка.
Раз классная, пусть танцует.
И вот однажды он тоже попросил ее задержаться после репетиции. Когда все ушли и она осталась в гримерке одна, он подошел к ней вплотную:
— Я очень сильно хочу тебя. Давай, иди ко мне...
И он схватил ее. Катя не ожидала такого напора:
— Как? Что вы делаете? Пустите меня!
Вадим не отпускал, и тогда Катя заявила:
— Я девственница. Сначала он не поверил:
— Да ладно, что ты мне здесь рассказываешь сказки? Ты же сказала, что у тебя есть молодой человек?
— Да, но это не мешает мне быть девственницей.
— Не может быть...
— Я вам клянусь, — Катя начала плакать.
Вадим пришел в замешательство и отпустил ее.
— Ладно, — сказал он, — трогать не буду, раздевайся и танцуй.
И она танцевала перед ним обнаженная, а он сидел на стуле и смотрел. Потом незаметно сунул ей в сумку двести долларов и отправил домой.
— Мне противно вспоминать. Как ты можешь жить с ним? — спросила Катя.
Я тоже не понимала, ради чего живу с этим человеком. Прав был отец: он же маньяк. Наверное, и с другими девушками у него что-то могло быть. Вадим нередко устраивал мне «сюрпризы». Например, едем мы отдыхать, и спустя несколько дней к нам присоединяется какая-нибудь модель.
— Почему ты мне не сказал, что приедет Валя?
— А это сюрприз! — объявлял муж.
Кому сюрприз? Себе, любимому?. .

— Твой   дядя   звонил,   — вырвала меня из воспоминаний тетя. — Он очень переживает, что ушел тогда. Если
бы мы сразу что-то предприняли, ты бы сейчас здесь не лежала.       
— Извините, конечно, — не     выдержала Инна. — Мы тоже с девочками все время удивлялись — почему родные не вмешаются.
— Хотелось верить, что у них все хорошо. Она ведь никогда не жаловалась.
И я вспомнила, как однажды все-таки позвонила дяде.
Мы поехали с гастролями на мою родину. Не описать словами, что творилось на концерте. Послушать меня пришел, казалось, весь город. Я просто светилась от счастья. С каждой песней народу у сцены прибавлялось, людям хотелось подойти к Арабелле поближе. Началось столпотворение, грозившее перерасти в давку.
После очередного номера я забежала за кулисы переодеться. Следом зашел Вадим:
— Немедленно выйди на сцену и объяви людям, чтобы не напирали, а сели на свои места.
— Конечно, только переоденусь.
— Ты что, плохо слышишь? Немедленно! — загремел он.
— Там же есть конферансье, пусть он сделает объявление, а я через минуту повторю, — предложила я.
Он ударил неожиданно и так сильно, что голова отскочила, как резиновый мячик. В глазах запрыгали кровавые точки.
— Живо на сцену! — заорал он.
— Только не реви, — шептала стилист Инна, — заревешь, все пропало.
Не знаю, как мне удалось сдержать слезы. В полной прострации я вышла на сцену, сделала объявление и допела концерт на автомате, как робот. «Все. На этом все между нами кончено, — крутилось рефреном в голове. — После концерта позову отца, бабушку и все им расскажу. Я ухожу от него».
Но у Вадима было звериное чутье. Когда мы переодевались, он пришел за кулисы. За ним шли четыре человека с охапками роз. Каждому они давали цветы, а Вадим вручал пухлый белый конверт и подмигивал: «Премия!» Ко мне он подошел последней. Сам взял розы и осыпал ими меня с головы до ног:
— Ты прекрасна. И прекрасней тебя нет никого. Я горд и счастлив, что ты моя жена, — сказал он и надел мне на шею сверкающее ожерелье. — Вот здесь, перед нашим коллективом прошу у тебя прощения. Это было в первый и последний раз.
Люди отводили глаза, зная, что он лжет. Я ничего не сказала папе и бабушке и сразу после концерта уехала с мужем в Москву. Жизнь меня жестоко наказала за то, что я изменила принятому решению.
Сразу после приезда мы сидели у нас дома и Вадим рассказывал администратору о свадьбе одной известной особы, на которой мы побывали. В его словах   сквозила зависть.
— Арабелла, — обратилась ко мне администратор, — а какое на невесте было платье?
— Красивое! Роскошное!
— Как будто у тебя не было красивого платья! — заворчал Вадим.
— У меня было очень красивое, но скромное платье, — ответила я, имея в виду никак не его цену, а стиль.
Муж тут же вышел из себя:
— Так у тебя была плохая свадьба и паршивое платье?!
— Не надо переиначивать мои слова. Я такого не говорила. Ты меня обидел.
Может быть, впервые я позволила себе обидеться на мужа.
— Ах, ты на меня обиделась?! Ну, так я покажу тебе, кто такой Вадим Максимович Берцоев.
Администратор, которая хорошо знала привычки моего мужа, засобиралась и ушла. Проводив ее до двери, я вернулась в гостиную и тут же нарвалась на окрик мужа:
— Становись в угол. Повернись спиной, и чтобы я не видел твоего лица. И не двигайся, не облокачивайся о стену.
Ну, как тебе, хорошо сейчас? Скромненькое платье у нее было, плохая свадьба!
Меня трясло от унижения и обиды. И тогда я узнала, что такое раздвоение личности. Одна Арабелла требовала: «Повернись к нему и скажи: скотина, сволочь, ты мне всю жизнь испортил!»
Но вторая Арабелла твердила: «Нет, ты должна достойно выйти из этой ситуации, ничем хорошим твой демарш не закончится, он может изуродовать тебя. Просто дай себе слово, что это будет последний раз в твоей жизни». Она победила.
Муж вышел из комнаты, приказав не двигаться. Как я потом узнала, он позвонил администратору и спокойно отправился с ней ужинать. Оставшись одна, я взяла телефон, позвонила дяде и впервые за десять лет сказала, что больше так не могу. Никто из родных до того момента не знал, как мне жилось все эти годы.
Мы условились встретиться в кафе «Пальма». Я люблю это кафе, уютное и малолюдное. Белые крахмальные скатерти, тихая музыка, приветливые официантки, чудесный кофе. Едва я вошла сюда, настроение сразу улучшилось. Я ждала дядю и фантазировала, сочиняя истории про немногочисленных посетителей и официанток. Вот эта симпатичная пара, думала я, недавно познакомилась. Но он влюбился сразу и без памяти, только никак не может признаться. И сегодня... Я прислушалась. «Дорогая, — сказал мужчина, — третья у нас точно будет девочка, и не надо никакого УЗИ». Я улыбнулась — плохая из меня гадалка. Ну, а моя официантка? У нее такое милое грустное лицо. Наверное, она одинока и влюблена, а он на нее не обращает внимания. Официантка заметила мой взгляд и подошла к столу. Ей очень хотелось получить автограф. Оказалось, вся ее семья любит мои песни. Опять я ошиблась. И тут появился дядя, про которого не надо было гадать, я и так все про него знала. И главное, знала, что он меня любит и обязательно поможет. Но только мы начали разговор, зазвонил мобильный телефон.
— Ты где? — чутье снова не подвело Вадима.
— Заехала в кафе «Пальма».
— С кем ты?
— Одна.
Он недолюбливал дядю, как и всех моих родственников, и сразу бы догадался, что я прошу помощи.
— Сиди на месте, я сейчас приеду.
Дяде пришлось срочно уйти.